1 2 3 4 5

Павел Сушков

 Целая жизнь

Случайно взгляд поймаю твой,
И разорвется сердце болью
О той, которую любил,
И ней, что называл судьбою…
Я ничего не позабыл,
Ты – не она, ты – лишь могила
Той девочки, которую любил,
Которая меня любила

Вроде все было хорошо, но что-то маленькое и противное будто скреблось где-то внутри. Он поднимался по лестнице на знакомый третий этаж ее дома.
Вчера он был пьян, да. И, кажется, заходил сюда. Конечно, заходил, он не мог не зайти, ведь делал это каждый день. Но она же не терпит его пьяным. Да нет, все нормально, сейчас он объяснит, что повод действительно был. Он вчера узнал, что поступил в институт. Причем балл был достаточно высоким, чтоб услышать слова похвалы от препода, объявившего о его поступлении. Да с ним и случалось-то это всего лишь два раза, когда он выпивал и она выговаривала ему за это. Нет-нет, все хорошо, сейчас они, как и собирались, пойдут в парк – день города, все-таки.
С такими мыслями он приготовил беспечное выражение лица и позвонил в дверь. Дверь открылась неожиданно скоро. На пороге стояла она, но лицо ее отнюдь не выражало беспечности…
– Нам надо поговорить, – оборвала она не успевшую слететь с его губ фразу.

…Теперь они сидели на каких-то дурацких пеньках, неизвестно чем служивших раньше.
– Нам надо расстаться. – Тихо проговорила она.
Внутри него что-то оборвалось. Как?! Ведь она – все для него, и он знал, что он для нее – тоже. Ведь столько пережито вместе, столько встреч, случайных совпадений, какие воспоминания!.. Ведь они дня без друг друга не могут, и он бегает каждый день через полгорода, чтоб провести очередной вечер вдвоем… В конце-концов, они вместе уже целый год, целый длинный прекрасный год, ведь он первый у нее… Нет! Так не бывает! Стоп!
– Ты с ума сошла?! – Хрипло выдавил он. Лицо его выражало мучительный вопрос. – Все это… Все, что…
Слов не было. Он знал, что она просто не так бы не сказала ему такого.
Она твердо стояла на своем. Она была сильной, он это знал. Он знал, что даже любя его, она может пойти на принцип. Ради гордости. Ради собственного достоинства. Она предупредила его в прошлый раз, что он может забыть о ней, если подобное повторится, значит так и будет.
Когда она ушла, он долго не мог прийти в себя.
Потом встал и пошел, не видя дороги. Перед глазами плыло. Услышал сзади оклик, обернулся. Увидел ее.
Она бежала к нему и, видимо, плакала. Подбежала, обняла. Действительно, плачет.
Неожиданно его взяла злость. Он оттолкнул ее от себя и быстрым шагом направился к остановке. Не оглядываясь. Сел в первый попавшийся автобус и… все. На этом все и закончилось.

* * *

Дождь был мокрый и серый. Именно серый. Он однообразно закрывал пеленой небо, дома и деревья. В асфальте пусто отражались неоновые витрины, бледно-рыжие пятна фонарей растекались в бесконечных лужах. Да, конец августа – это уже не лето…
Он вернулся в город после каникул, проведенных в деревне, куда уехал тогда, в июне… В том июне, где он был не один. Где был не он, а они, вместе, и только они.
Каникулы были какими-то долгими и муторными, по крайней мере, так показалось ему. Он все время ждал осени, чтобы начать чем-нибудь заниматься, учиться например. Хотя, казалось, отрывается по полной. Он, действительно, брал от жизни все, что мог. Но в течение лета в душе не проходила какая-то жгучая тоска. Тоска… Он был очень разочарован, когда понял, что она не прошла и в городе.
Он зашел под козырек какого-то подъезда, чтобы покурить. Да, из отпуска он привез и эту привычку. Он курил и слушал дождь, плотным фоном заглушивший шум города, слушал его журчание, а дым сигареты растворялся в густом мокром тумане.

Вдруг сквозь этот занавес ему показалось что-то родное. По тротуару двигалась маленькая фигурка, и даже через призму воды он узнал ее движения… Она! Или нет… Да нет, же она, она!.. он выскочил под дождь и устремился за нею.
Теперь он точно видел, что это она. Что он ей скажет, когда подойдет, он не знал. Не знал вообще, зачем бежит, да и не хотел знать. Не хотел думать об этом, просто пытался догнать.
Догнал. Назвал по имени. Обернулась. И растерялась.
– Ты… Нет! – В ее глазах ему показался огонек. Он встал под ее зонт. Он чувствовал, что похож на мальчика, на двенадцатилетнего мальчика, который написал записку однокласснице и боится, что она отвергнет его пламенные чувства… Огонек вдруг погас, лицо ее стало каменным. – Прости, мне некогда. Я не хочу… тебя видеть. Между нами все уже кончено.
Словно собрали всю грязь с асфальта, всю холодную мокрую грязь со всей улицы, и с силой швырнули в лицо. Он остался стоять под дождем, а она ушла. Не оборачиваясь, и, наверное, не сожалея. Тоска ушла с нею, ушла сразу и вся, а на ее месте оказалась пустота. Большая, тяжелая и бесцветная.

***

Мягкие хлопья снега пушисто заполонили воздух над городом. Часов шесть вечера, а на улицах так светло. Нет, небо уже темное, как и полагается в декабре, но его почти не видно. Все заполнил снег, такой разноцветный и светящийся от бесконечных гирлянд и фонарей. Люди и машины суетились, бежали, неслись, спорили, не пропускали друг друга – каждый по своим делам. Вот и он сейчас частица этого броуновского движения, лишь маленькая частица этого огромного муравейника: тоже торопится в магазин за шампанским. Ну а зачем же еще ходить в магазин в канун нового года?
Выходя из супермаркета с двумя «пузырями» подмышками, он неожиданно столкнулся лицом к лицу с ее матерью. Лицо его мгновенно утратило все отблески новогоднего настроения, если они и были.
– С Новым годом! – Веселость женщины была какой-то наигранной.
– С новым…
– Как у тебя дела?
– Спасибо, ничего.
Ее мама, видимо, действительно была рада его видеть – ведь всегда относилась к нему, как к сыну. Но почему-то постоянно отводила взгляд, не решалась смотреть ему в глаза. Будто чувствовала себя в чем-то виноватой.
Заметь он ее чуть раньше, он бы обошел по другой стороне улицы, лишь бы не видеть ее. Он не хотел ничего, что напоминало ему о прошлом.
Сначала он пытался разобраться, понять, как все получилось. Он не мог представить ее не с ним. Себя без нее. Не мог внушить себе, что все уже не так. Потом устал. Устал думать. Устал переживать. И перестал. Просто пытался… нет, не забыть, – такое невозможно забыть – хотя бы, не думать. Похоронить все в себе как можно глубже и не заглядывать туда.
Но теперь уже было поздно.
Сейчас он не будет рассказывать, как у него с учебой и как дела дома. Он будет спрашивать.
И он спросил.
– Что с ней? Где она? С кем?
Женщина уже не улыбалась.
– …У нее парень. Постарше тебя. Летом познакомились…
Он больше не хотел слушать. Ему достаточно было этого. Он развернулся и пошел. Она окликнула его. Он не остановился. Он пошел, быстро и стремительно.
Забрел в какой-то садик, сел на лавочку, которая больше напоминала сугроб. В голове как будто кружилось. Сидеть на снегу было холодно, но он этого не замечал. Он не знал этого парня, но он уже ненавидел его. Ненавидел ее. Но больше всего – себя. Ведь могло бы все сейчас быть нормально. Как раньше. Как всегда. Он открыл бутылку, глотнул. Нет, не может быть! Она не может быть с кем-то, с кем-то другим. Это их жизнь, их судьба, весь мир для них, для него и нее, здесь нет места третьему!
Он поднимался на знакомый третий этаж ее дома. Быстро, решительно. Сейчас он просто возьмет ее за плечи, посмотрит в глаза и скажет. Крикнет прямо из души, не важно, какими словами, но они растопят лед, сломают сталь и перевернут горы!.. Позвонил в дверь. Открыли. На пороге стоял молодой человек, года на два постарше его.
– Где она? – он назвал имя.
– У нас таких нет, братишка… Может соседи? Я в этой квартире второй месяц только живу, не знаю никого…

* * *

Весна, наконец, вступила в свои права. Все сияло, пело, журчало и радовалось теплу. Последний снег одиноко умирал под деревьями парка, пташки надрывались от щебета… А небо – небо голубое-голубое, до рези в глазах, такое, что хочется раскинуть руки, взлететь туда и вдохнуть полной грудью хоть кусочек его. Он шел и смотрел на лица прохожих, и не мог представить, что они не улыбаются, как он, хотя бы в душе, под бытовой маской равнодушия. Солнце ощутимо припекало спину, ноги радостно топали по сухим пятнам тротуара, на душе было светло. Он шел, он жил, он радовался первый раз за последний почти год жизни.
В потертом киоске на углу купил цветы. Наверное, это смешно – вот так идти весной по улице с радостным выражением лица и с букетом тюльпанов наперевес, источая аромат парфюмерии и ловя на себе улыбки прохожих. Ну что ж, все мы люди, а людям свойственно подчиняться законам природы – радоваться весне и грустить осенью.
Цветы предназначались милой незнакомке, а точнее уже новой знакомой, встреченной им сегодня возле института. Решили встретиться и погулять вместе – почему бы и нет, погода прямо-таки просит.
Без пяти четыре, за парком – памятник Лермонтову, кстати, неплохо писал, хотя сейчас все равно, кто там изваян из камня. Это то место, где через пять минут он встретится со своей незнакомкой.
Но вдруг ему навстречу вышла она. Нет, не утренняя знакомая, а именно она, та самая она, она! Она тоже улыбалась весне, теплу и… по привычке ему. Они остановились друг напротив друга и поздоровались. Да, поздоровались – он сказал «привет» и она тоже ответила: «Привет». Так просто, как раньше, как каждый день тогда, в том прекрасном раньше, о котором так больно теперь вспоминать.
– Ты куда-то торопишься? – она поглядела на цветы.
Нет, конечно, нет! Куда теперь можно торопиться?! Он тут же соврал, что цветы маме, что у нее день рожденья и вообще он просто гуляет, и никаких дел у него сейчас нет.
– Может, присядем где-нибудь? – предложил он. И они пошли по дорожке вглубь парка.
Посидеть не получилось, все лавочки были мокрые. Они стояли возле одной из них и общались. Как ни в чем не бывало, рассказывали друг другу про общих знакомых, про учебу и однокурсников, про наладившуюся погоду и прочее-прочее. Они болтали, как будто нет между ними той стены, той огромной невидимой пропасти. Как будто у него не сжималось дикой болью сердце при каждом взгляде на ее знакомые черты.
Она рассказала ему, что переехала на другую улицу. Что оканчивает школу неплохо и что будет выпускной. Что парень старше ее на три года, он взрослый и серьезный. Что у них все хорошо и она всем довольна. И что мама сначала ругала ее, а потом привыкла.
К горлу тихо подкатывал ком. Такой большой, горький и жгучий. Он набирал силу, впитывая все больше горькой обиды изнутри, и медленно поднимался выше. Она была вроде такая же, маленькая и стройная, разве что похорошела с тех пор. Только не было в ней уже чего-то от той беззащитной девочки. Она стала какой-то более уверенной в себе, какой-то чужой, далекой, не его… И он не выдержал.
– Давай вернем все! Ты помнишь это, давай! Забудь о нем, это не твое, тебе не надо с ним быть!
Его голос уже дрожал. Сорвался. Она чувствовала себя, видимо, не лучше. Но держалась.
– Нет. Уже слишком много времени прошло. Нет, я не хочу. Нет. Все, давай прекратим этот разговор, мне пора.
И, как-то по-детски жалобно, добавила:
– Прости…
Он понял, что не стоило. Это уже не его жизнь, ему не надо туда лезть. Но слабость сделала свое:
– Поцелуй меня…
– Я этого боялась… Я не могу. Прости.
Он увидел ее лицо. Какое мгновение маленькая, беззащитная девочка стояла перед ним с полными слез глазами…
Он развернулся и побрел по тропинке.
Она вдруг догнала его, обняла за шею и… поцеловала. Потом быстро пошла по дорожке в обратную сторону. Потом побежала, закрыв лицо руками. Он бросился было за ней, но тут же остановился, обхватив какой-то ствол руками. Выкинул цветы. Он плакал.

* * *

Автобус был не то что бы полным, но и не пустым, все кресла были заняты. Он пристроился у заднего окна, облокотился на поручни и наблюдал за уходящими назад улицами городка. Через пару остановок он выйдет и пойдет в парк на концерт – День города все-таки. В голову невольно приходил такой же теплый день два года назад, но воспоминания утеряли прежнюю остроту. Он привык к ним. Привык ко всему. Жизнь продолжается, и не надо оставаться в прошлом. Надо жить в настоящем, думая о будущем. Он уже давно не тот мальчишка, который плакал в парке. Он стал взрослее и серьезнее. У него все будет – найдет девушку, окончит институт, устроится на работу, женится, в конце концов. И будет жить мирной жизнью простого человека: воспитает детей, построит дом, посадит дерево. Да хоть целый лес!
Кондукторша обходила автобус после очередной остановки, когда он услышал рядом очень знакомый голос:
– У меня проездной.
Его буквально пронзило, когда он, невольно обернувшись, увидел ее. Перед ним стояла та самая маленькая девочка, образ которой навсегда глубоким отпечатком остался в его памяти. Он смотрел на нее, убеждаясь, что это действительно она – нет ни тени надменности, самоуверенности, чего-то чужого… Это на самом деле была она.
Поздоровались. Как ни в чем ни бывало. Как будто виделись каждый день. Вместе смотрели на дорогу, молчали. Проехали парк. Проехали ее остановку, все также молча глядя на дорогу.
Он понял, что старается затушить в себе это, заглушенное временем, знакомое чувство. Но оно закипало с новой силой, каждую минуту становясь все сильнее.
Вот и кольцо, бесконечные дачники с большими рюкзаками тянутся к железнодорожной станции. Они тоже зачем-то пошли туда.
Сразу за платформой с горы открывается живописный вид: луга, небольшие рощицы и голубая лента реки. Солнце катилось ближе к закату, кузнечики стрекотали миллионами голосов, в вечернем небе лениво суетились ласточки. И облака, такие редкие и прозрачные, будто повисли в густом воздухе, не в силах двигаться дальше.
Они встали у перил, любуясь пригородным пейзажем. Подошла электричка, и платформа вмиг опустела. Несколько бабулек с лукошками, накрытыми платками, побрели к автобусам.
– Ну, рассказывай… – он хотел сказать что-то другое, более сильное, хоть и, может, неуместное, но вырвалось почему-то это. Она рассказала.
Она не любит своего парня, даже если когда-то любила. Впрочем, она не знает, любила ли она его когда-нибудь. Теперь уже поздно что-то менять. Скоро они женятся. Почему? Так надо. Это вообще не она решила. Не важно, кто. Они проживут вместе всю долгую спокойную жизнь. И все будет так, как сейчас, ничего больше. А ничего уже и не надо.
Да, он предполагал, что примерно так все и будет, но слышать это от нее было очень больно. Он держал себя, потому что привык, хотя в нем уже все перекипало.
Неожиданно она повернулась к нему, взяла за руку и посмотрела в глаза. Взгляд ее был таким просящим и беззащитным, что он растерялся.
– Пойдем…– Она тянула его с платформы. – Побежали!..
Они помчались по пыльной тропинке вниз. Туда, к бескрайним лугам, к реке. Бежали как дети, взявшись за руки. Туда, где лишь трава и бездонное небо с маленькими ласточками. Где только они и небо…
Он не думал ни о чем. Пьянящий запах сухой травы, цветов кружил голову. Он дышал в полную грудь, встречный воздух приятно освежал лицо, они тонул в неумолкаемом стрекоте кузнечиков.
Запыхавшись, упали в траву, покатились, душили друг друга объятьями, не в силах оторваться…
…Солнце показывало свой оранжевый краешек из-за горизонта, когда они вышли к остановке. Они молчали, говорить было бы лишним. Иногда можно помолчать обо всем, что не сказано, и никогда сказано не будет. О том, что не выразишь словами.
Усталый автобус запыхтел, заведясь, открылись двери. Кондуктор с ленивым вопросом на лице смотрел на молодую пару, пытаясь понять, поедут они или нет.
В последний момент она тихо шепнула ему:
– Прости… – и прыгнула на подножку.
Он растерялся, понимая, что ему туда, наверное, не стоит… А в прочем уже и поздно – автобус тронулся и тяжело пополз по горячему асфальту.
Вдруг он осознал всю тяжесть утери.
И побежал.
За чем-то закричал: «Стой!..»
Потом замедлился и побрел… Обхватил рукой серый бетонный столб. Из глаз текли слезы, он стеснялся их, но сдержать уже не мог.
Сел на бордюр. Закурил. Немного погодя, успокоился.
Так и будет, как она сказала. И она останется там, где она сейчас. Прошлое вернуть невозможно.
А впрочем, не так все плохо. Ведь у него впереди еще целая жизнь, целая длинная жизнь… И в ней есть место для перемен.